tainka | Сказка о Карандаше. Часть 1

Сперва он жил в художественном салоне. Жилось ему там, по правде, не сладко.
Это днём, в часы работы магазина, обитатели полок лежат себе чинно и молча в ожидании, что их выберут и унесут в Художественный Рай.
Зато вечером, когда уходящий продавец погасит свет в зале, оставив только подсветку витрин, и, выходя, повернёт висящую на стеклянной двери табличку словом «OPEN» внутрь… Вот тогда-то и открывается внутри настоящая жизнь с беседами высокопарными, спорами жаркими и даже порою скандалами. Вы же понимаете, художественный салон – это не какой-нибудь там киоск «Союзпечать», где горкой несколько коробок с дешевыми шариковыми ручками, карандашами, фломастерами, ластиками, два вида мелков – белые для школьных досок и цветные для рисунков на асфальте и много стопок разнообразных газет и журналов. Здешние обитатели знают себе цену.

Каждый раз, когда очередной покупатель берёт в руки кого-то из них, будь то мольберт, или коробочка сангины, или тюбик масляной или акриловой краски,.. - и начинает вслух изучать, полки замирают в ревнивом интересе. Не меньший интерес вызывают и не вполне понятные, а оттого кажущиеся ещё более значимыми, разговоры о цене. А уж если покупатель начинает торговаться, ооо…!

В любом случае, тот, на кого обратили внимание, кого сняли с полки, а так же вся родня из одной с ним партии становятся героями дня. Даже если посетитель ушёл, так ничего и не купив. Мы-то знаем, что оказались слишком хороши и дороги для него, да? Ну, если он такой бедолага, то пусть кто-то другой будет наделён честью сопроводить нас в Художественный Рай!

В Художественный Рай верили свято. Никто толком не знал, чем он отличается от салона. Может быть, там полки золотые? Что такое «золотые», тоже никто не знал, но знали, что это очень-очень дорого, поэтому внушало уважение. Ведь продали маленькую чёрную ручку в бархатном футляре, про которую говорили только, что у неё перо золотое, и этим восхищались, «в подарок на юбилей от сотрудников кафедры». Что это такое, как можно догадаться, не знали тоже, но зато как звучит!

И поздно вечером начинали праздновать триумф те, на кого обратили внимание сегодняшние посетители, а уж родственники купленных – им были все лавры, весь почёт и главный голос на общем собрании. Ну и не случалось без ссор, конечно. Начинали спорить - кого продали дороже, про кого какие слова говорили. Самые жаркие споры случались, когда покупатели начинали выбирать. После этого неизменно кричали до хрипоты: родственники тех, кого выбрали – о своей победе, обиженные невыбранные, стремясь заглушить свою досаду – о том, что победители, наверняка, оказались слишком дёшевы и доступны… Редко, но случались и драки. Пару раз кто-то даже падал с полок. Тогда наутро уборщица, приходящая за час до открытия, поднимая их с пола и возвращая на место, бормотала под нос про неуклюжих и бестолковых продавцов, впрочем, беззлобно.

Карандашу не повезло. Партия, в которой его привезли, была большая, а любая кисточка знает, что привезённое большой партией дорогим не бывает. Правда, родичей нашего Карандаша покупали весьма бойко. Но одно дело, когда покупатель сперва долго вертит в руках предполагаемую покупку, потом идёт на кассу, торжественно вынимает купюры, считает сперва сам, потом их почтительно пересчитывает продавец, потом часто ещё и просят коробочку упаковать для подарка… Совсем другое дело, когда, повыбирав уважительно, например, краски, справившись и про год выпуска, и про производителя, осмотрев со всех сторон да так, что, отвернись продавец, кажется, облизали бы… И вот этот достойный покупатель, уже почти покинув магазин, вдруг оборачивается: «Да, кстати, а не докупить ли карандашей заодно? Аш-Бэ Кохинор есть у вас? Да, давайте парочку…» - и даже для порядка ценой не интересуется.

А самое ужасное случилось аккурат перед Рождеством. Тогда магазин посетила нарядная и чем-то благоухающая дама, и целый час торжественно выбирала подарки «очень талантливым детям»: «Вы не представляете! Поль в свои одиннадцать лет уже участвовал в городском конкурсе, и даже получил там Диплом Юного Художника! А Анна! Анна летом по два часа вечером рисовала портреты на набережной и заработала на этом себе на новенький айфон!» Полю после долгих и придирчивых обсуждений был выбран прекрасный дорогой набор масляных красок, а Анне - не менее прекрасная и дорогая коробка пастели. Каждый из наборов завёрнут в самую красивую упаковочную бумагу и скреплён золотой лентой. И вот, когда, уже расплатившись, дама вспомнила про парочку карандашей – «да любых, простых» - продавец весело крутанулся к полке и, не глядя, выхватил из коробки двух последних братьев нашего Карандаша: «Да, мадам, конечно, мадам! Для ваших чудных деток!» - и, предотвращая вопрос, страшное: «Это бесплатно! Комплимент к достойным покупкам! Приходите к нам ещё!»

Карандаш был готов проколоться сквозь полку. В своём унижении ему даже нельзя было уткнуться в плечо кому-то из родичей – в большой коробке он оставался лежать один. Но, нет, он ошибался, когда думал, что хуже случившегося уже ничего и придумать нельзя. Потому что продавец, насвистывая весёлую мелодию, куда-то ушёл, а очень скоро вернулся, держа в руках коробку, очень похожую на ту, в которой жил наш главный герой. Продолжая насвистывать, он снял с неё крышку и бросил в мусорное ведро под прилавком. Потом переложил карандаш на стол, а его родную коробку отправил вслед за крышкой новой, заменив её бережно на полную другую. Снова взял в руку нашего Карандаша, повертел его в пальцах, глядя по сторонам, куда бы пристроить: «Ну, что? Нет, в новую коробку ты пока не поместишься. Полежи-ка до поры до времени здесь…» - открыл выдвижной ящик прилавка и легонько покатил его по жёсткому дну…
А потом сразу началась ночь.

*****

Я не смогу передать вам, какие чувства охватили нашего героя, когда он оказался в темноте. Он, конечно, не помнил, как родился на карандашной фабрике, сразу с конвейера был упакован в коробку, поэтому искренне считал днём своего рождения момент, когда, уже в салоне, крышку сняли и внутрь разом хлынули свет, и звуки, и сама жизнь явленного мира. С тех пор освещение бывало ярче – в часы работы салона, или более тусклым, когда свет просачивался ночами сквозь декорации опоясанных лампочками витрин, но что-то видно было всегда. Сейчас же карандашу показалось, что он ослеп. Мебель в салоне была добротной, ящик закрывался плотно, ни щёлочки для самой слабой надежды забытого в подземелье узника.

Вдобавок ящик открывали совсем редко. К тому моменту, когда это случилось в первый раз, отчаяние Карандаша уже почти сменилось горьким смирением. Тем не менее, смирение разом уступило место сумасшедшей надежде на спасение. Глаза не успели свыкнуться со светом, как ящик снова резко задвинули – карандаш прокатился сперва в одну сторону, а потом ещё более резко в другую, и тут его царапнуло. Это было больно, но зато Карандаш понял, что он здесь не один. Потом он долгие часы будет пытаться заговорить с соседом и ждать, ждать ещё больше, чем раньше, когда снова откроют ящик, уже не столько, чтобы вырваться, сколько – чтобы увидеть, кто ещё здесь.

Потом он долго спрашивал себя: действительно ли ему так надо было – узнать, кто его молчаливый сосед? Соседом оказалась металлическая кнопка – совершенно неживая. Ещё в ящике лежал ластик – тоже не подающий никаких признаков жизни. Самым жутким казалось то, что он успел его разглядеть и точно знал – таких ластиков на его, Карандаша, веку на полках салона не было. Значит, сколько он здесь лежит? Больше всей Карандашовой жизни. Его тоже кинули сюда, когда заменили почти пустую коробку на полке полной? Не за провинность ни за какую. Просто кинули и забыли…

*****

Неизвестно, как долго наш карандаш пролежал в забытьи. Ящик иногда открывали, он даже не пытался открыть глаза и посмотреть, кого ещё кинули сюда умирать. Больше по привычке он иногда прислушивался к голосам большого мира, приглушённо доносившиеся сквозь стенки ящика. В этом не было интереса. Просто не затыкать же уши. А как известно, когда в силу каких-то причин одни органы чувств перестают приносить информацию, другие – волей-неволей напрягаются вдвойне.

И вот однажды он услышал голоса. Два голоса – постарше и помладше – обсуждали школьные новости.

- Ну, и как тебе химия?
- Ничего, интересный урок. Фокусы показывали.
- Фокусы?
- Ну да! Учитель капнул капельку йода в стакан, в котором размешал какой-то белый порошок, и вдруг раствор стал тёмно-фиолетового цвета!
- Крахмал, небось?
- А ты знаешь?!
- Конечно.
- Здорово! Слушай, а вот… Учитель говорил, а мне не верится.
- Что?
- Правда, что грифель обычного карандаша сделан из того же материала, что и драгоценный алмаз?

Внутри Карандаша что-то резко сжалось и… оборвалось бы, но старший голос спокойно и доброжелательно ответил:

- Наверное, учитель сказал, что и грифель карандаша, и драгоценный алмаз состоят из атомов одного и того же элемента – углерода. Да, это правда. А углерод – вообще, очень важный элемент. Всё живое в нашем мире обязательно содержит в себе большой процент углерода…

Он говорил что-то ещё дальше, а наш Карандаш лежал и ощущал внутри себя стержень… Драгоценный стержень. А самое удивительное для Карандаша было то, что он вдруг непонятным образом понял, что драгоценность – не самое важное в том, из чего состоит его нутро. Вдруг пришло ясное осознание того, что любая ценность – это всё-таки внешнее, а есть внутреннее, бесценное, живое…
Наверное, так же чувствует человек, впервые осознав, что его душа… в общем, впервые услышав свою душу.

Так наш с вами Карандаш не сломался. Он решил, что нельзя позволить себе засохнуть, как какой-нибудь ластик. Всё-таки, у него, в отличие от ластика есть свой стержень - графитовый стержень!

продолжение следует